Восемьдесят лет назад, в 1944—1946 годах, советская Беларусь поменялась частью населения с Польшей. Свободный выезд из СССР был закрыт, и как только возможность легально сбежать появилась, на Запад уехали 238 тысяч человек. Желающих было еще больше. А вот в обратную сторону, из Польши на восток, переехало куда меньше. Рассказываем об этом переселении народов, не имеющем аналогов в отечественной истории: как появилась его идея, как оно проходило и на какие ухищрения шли люди, чтобы выбраться из-под власти коммунистов.
Для написания этого текста мы прочитали книгу отечественного историка, кандидата наук Анатолия Великого «На раздарожжы. Беларусы і палякі ў час перасялення (1944−1946 гг.)», которая вышла в Минске в 2005 году. Как отмечалось рецензентами, до этой публикации отсутствовали не то что книги — даже серьезные статьи, посвященные этой теме. По словам же самого ученого, до начала 1990-х она была практически засекречена.
Пешки в чужой игре
Идея переселения беларусов и поляков появилась во время Второй мировой войны. Тогда возник логичный вопрос: кому должна принадлежать Западная Беларусь, да и Западная Украина? Коренным национальностям — в этом случае беларусам и украинцам, — которые издавна там жили? Или Польше, владевшей этими территориями с 1921 по 1939 годы, когда началась война и СССР присоединил их к себе?
В конце 1943 года в Тегеране прошла конференция лидеров «великих держав». Перед ее началом британский министр иностранных дел Энтони Иден (будущий премьер) отправил меморандум с предложением о таком переселении в британское правительство. Уже на конференции эту идею поддержал президент США Франклин Рузвельт. Он спросил у советского диктатора Иосифа Сталина, можно ли будет организовать добровольное переселение в Польшу этнических поляков с этих земель, если они отойдут СССР. Тот согласился.
В результате было решено, что после победы Польша получит часть территории Германии. Это будет ее компенсация за потерю «Восточных кресов» («kresów wschodnich» — восточных окраин), то есть территорий Западной Беларуси и Западной Украины, которые перейдут под советскую власть. При этом представители СССР предложили, чтобы граница прошла по линии Керзона.
Речь идет о восточной границе Польши, которую определили по итогам Версальского мирного договора в 1919 году. Она примерно соответствовала этническому разделению польских и непольских (беларусских и украинских) земель и во многом совпадает с нынешней. В 1920 году во время советско-польской войны британский министр Джордж Керзон предложил мир по этой линии, но Польша в итоге разгромила большевиков под Варшавой и получила больше территорий по Рижскому договору 1921 года. В 1939 году СССР занял эти земли согласно пакту Молотова-Риббентропа, «прихватив» еще Белостокскую область. Теперь же, после Второй мировой, границу снова предлагалось провести по относительно «справедливой» линии Керзона, с отступлением в пользу Польши в некоторых районах Гродненщины, а в пользу СССР — в районе Львова. Польское правительство в изгнании, находившееся в Лондоне, выступало резко против и настаивало на границах 1921 года, но у него ничего не вышло, так как Великобритания считала границу целесообразной и не хотела на этой почве обострять отношения с СССР в преддверии победы.
Население, которое окажется в этнически «не своей» стране, следовало переселить. Сам этот подход был не нов. Как отмечает в своей книге Анатолий Великий, еще после Первой мировой войны конвенции об обмене национальных меньшинств подписывали между собой греки и болгары, греки и турки. Впрочем, экономические затраты и социальные сложности были такими, что балканский опыт рассматривался в то время негативно. Такую политику практиковала и нацистская Германия, переселив в Рейх около 1 млн человек.
По словам исследователя, тех, кто решал эти вопросы, прежде всего беспокоила территория, в данном случае — территория Западной Беларуси. «Судьбы сотен тысяч людей по обе стороны границы, их желания, волеизъявление не заботили никого. Фактически они стали заложниками политических решений, которые принимались руководителями великих держав исходя из своих стратегических интересов».
Окончательно граница между Польшей и СССР была утверждена на Ялтинской конференции в 1945-м. С небольшими отклонениями эта была та самая линия Керзона. Белосточчина, где проживали в том числе и беларусы, вернулась к Польше.
Однако переселение началось раньше. 9 сентября 1944 года правительство БССР и незадолго до этого созданный Польский комитет национального освобождения (ПКНО, временный исполнительный орган, полностью подконтрольный СССР) подписали соглашение об эвакуации беларусского населения с территории Польши и польских граждан с территории БССР. Позднее ПКНО было преобразовано во Временное правительство Польши. Это происходило вопреки воле законного польского правительства в эмиграции, но повлиять на ситуацию оно не могло.
Как подчеркивает Великий, соглашение о переселении было подписано по инициативе Кремля: «Хутчэй за ўсё, беларусам проста падсунулі выпрацаваны ў саюзным наркамаце (міністэрстве. — Заўв. рэд.) замежных спраў тэкста пагаднення, які і быў падпісаны [кіраўніком БССР Панцеляймонам] Панамарэнкам у Любліне ад імя Беларусі».
Зачем Сталин пошел на обмен населением? По мнению ученого, во-первых, таким образом диктатор решал далеко идущую цель — втянуть Польшу в сферу влияния СССР. Для реализации этого важны были не только обещания, но и территориальные уступки наряду с созданием промосковского правительства. Во-вторых, переселение можно рассматривать как мягкую зачистку территории Западной Беларуси от ненадежных элементов — в политическом, социальном, национальном и конфесиональном плане. В свою очередь, поляки делали ставку на построение национального государства без значительной роли национальных меньшинств, и выходцы из Беларуси были им не нужны. Однако требовались рабочие руки для восстановления экономики, поэтому поляки были готовы принять своих недавних сограждан.
Без грабежа не обошлось
В тексте соглашения отмечалось, что «эвакуацыя з’яўляецца добраахвотнай і таму прымус не можа быць прыменены ні прама, ні ўскосна». В реальности это не соответствовало действительности.
Право на переселение в Польшу получали все поляки и евреи, которые проживали в западных областях БССР и имели польское гражданство до 17 сентября 1939 года (когда эти земли присоединил СССР). Те, кто жил в Минской и восточных областях, переехать не могли. А ведь там было размещено более 100 тысяч беженцев из Западной Беларуси после 1939 года. Теперь они потеряли возможность переселения. Не получили такого права и бывшие граждане Польши, которые были по национальности татарами и караимами (их немало в западных областях). Это стало предметом горячих дискуссий с Варшавой, однако в БССР категорически отказались их отпускать.
С другой стороны, по соглашению, из Белосточчины следовало эвакуировать всех беларусов, русских, украинцев и русинов. Это также не вяжется с принципом добровольности.
Общее руководство процессом возложили на специально назначенных чиновников — главного уполномоченного Польши и главного представителя правительства БССР, а также их подчиненных на местах. Они должны были сообщать населению об условиях переселения, а также составлять списки желающих, которые могли взять с собой жен, детей, родителей, внуков и других родных, с кем вели одно хозяйство.
Чтобы подтвердить факт польской или еврейской национальности и проживания на территории Западной Беларуси, принимались официальные польские и советские документы: паспорта, военные билеты, свидетельства о рождении и так далее. Власти даже допускали документы, выданные во время нацистской оккупации. У многих в регионе паспортов не было, так как с 1939-го и до нападения Германии там не успели провести паспортизацию. В этом случае они могли получить справку о своей личности в сельсовете с утверждением в рай- или горисполкоме.
Напоследок советские власти не отказали себе в удовольствии вновь, как при каждой высылке, ограбить собственное население. Переселенцы имели право вывозить одежду, обувь, белье, еду, инвентарь и так далее общей массой до двух тонн на семью, а также животных и птиц. Две тонны — для семьи того времени, ведущей хозяйство, это совсем немного. Но еще хуже было то, что запретили вывозить деньги и ценности.
«Забаранялася вывозіць наяўныя папяровыя, залатыя і сярэбраныя грошы, за выключэннем польскіх папяровых злотых у памеры 1000 злотых на аднаго чалавека ці савецкіх грошай не больш 1000 рублёў на аднаго чалавека. Таксама забаранялася вывозіць золата, плаціну, каштоўныя каменні, прадметы даўніны і мастацтва, калі і тыя і другія ўяўлялі калекцыю ці ў асобных экзэмплярах не з’яўляліся сямейнай уласнасцю таго, хто перасяляецца, зброю (за выключэннем паляўнічых стрэльбаў), фотаздымкі (акрамя асабістых фотаздымкаў), планы, карты, аўтамабілі, матацыклы, мэблю», — писал Великий.
Отметим, 1000 рублей — это не так уж много, так как речь о деньгах до деноминации 1947 года, которая превратила эту сумму в 100 рублей. А после очередной деноминации в 1961-м она превратится в 10 — стоимость около пяти кило колбасы.
Из плюсов было то, что переселенцев в 1944—1945 годах освободили от всех государственных налогов и страховых платежей. Также каждое хозяйство должно было получить денежную ссуду по месту переселения.
Первоначально планировали начать переселение 15 октября 1944-го, принять за месяц все заявления и завершить процесс 1 февраля 1945-го. Забегая вперед, скажем, что ни поляки, ни беларусы не представляли, насколько это будет сложно и каким будет масштаб желающих уехать из СССР. В некоторых городах Беларуси, например в Бресте, регистрацию удалось начать лишь в декабре 1944-го. Сроки постоянно сдвигались, и в итоге переезд продолжался до конца 1946 года.
Как окажется позже, переселенцев из Беларуси не отправляли на восток Польши на место беларусского населения, которое якобы собирались отправлять в БССР. Наоборот, эшелоны шли на запад страны — чаще всего в Гданьское, Щетинское, Познаньское и Вроцлавское воеводства.
Главные причины — страх и репрессии
Первоначально большинство людей не верили в реальность такого переезда. Когда брестский служащий Кучинский пришел регистрироваться на выезд, то заявил польским уполномоченным, что «трэба было б запісацца на транспарт, але неяк жахліва. Каб замест Буга не павезлі на Усход». «Польскі камітэт нацыянальнага вызвалення не ў стане ажыццявіць перасяленне. Органы праводзяць рэгістрацыю для таго, каб палякаў выслаць у Сібір», — говорили люди в Барановичах.
Когда 27 декабря 1944 года первый поезд с 14 семьями отправлялся из Бреста в Польшу, на вокзал пришла огромная толпа, чтобы посмотреть, куда он поедет: на запад или на восток. Лишь после того как люди убедились, что их не обманывают, они массово начали регистрироваться на выезд.
«Псіхалагічна пайсці на прыняцце такога рашэння было надзвычай цяжка, бо наперадзе была невядомасць: яшчэ працягвалася Другая сусветная вайна, на календары быў снежань з маразамі і завеямі <…>, дакладна не было вядома, куды павязуць і як сустрэнуць на новым месцы. Дзе давядзецца жыць, якую і колькі атрымаюць зямлі. Бясконцыя пытанні, заданыя самому сабе, і такія ж бясконцыя разважанні — ехаць ці заставацца», — писал Анатолий Великий.
«Што ў гэты час адчувалі перасяленцы? — продолжал он. — Хваляванне ад сустрэчы з новай радзімай, новымі мясцінамі ці тугу і смутак ад развітання са сваёй малой бацькаўшчынай, магіламі продкаў, суседзямі, роднымі, сваякамі? Шкадаванне аб збіранай і назапашанай гадамі цяжкай працы не аднаго пакалення маёмасці, большасць якой даводзілася пакідаць „саветам“? Ці, наадварот, адчуваліся радасць і палёгка ад таго, што назаўсёды пакідалі і пазбаўляліся ад камуністычнага рэжыму з яго бесчалавечнымі і здзеклівымі праявамі — масавымі арыштамі і дэпартацыямі, рэлігійным і нацыянальным пераследам?»
Так или иначе, с беларусской стороны оказалось очень много желающих уехать из-под советской власти, пришедшей совсем недавно и не обещавшей ничего хорошего.
Во-первых, для крестьян была неприемлема политика коллективизации — принудительного объединения в колхозы. Ее проведение в западных областях еще не началось, но чувствовалось, что это неизбежно. Например, крестьянка деревни Орцы Миорского района по фамилии Артимович заявила, что «многія з нас запісаліся палякамі таму, што тут жадаюць ствараць калгасы, а мы іх не жадаем, і калі ўсе пададуць заявы ў Польшчу, то тут будзе Польшча, а калгасаў не будзе». Эта фраза еще раз доказывает, что в реальности выехать за границу пытались далеко не только поляки и евреи.
Аналогично говорил крестьянин из деревни Селец (теперь это агрогородок) Березовского района Бубникович: «Я ў Польшчу еду выключна таму, што ніколі не буду працаваць у калгасе. Няхай бы з мяне бралі колькі хацелі налогаў, але далі б магчымасць займацца аднаасобнай працай». Крестьянка Капецкая из деревни Камелишки Свирского района (теперь агрогородок в Островецком районе) заявила, что «калі б тут не было калгасаў, то ніхто адсюль не паехаў бы».
А часть людей хотела избежать принудительной отправки на работу в Сибирь, Урал и на Далекий Восток. Крестьянка Масло из деревни Повятье (теперь агрогородок) Миорского района объясняла, что переезжает, чтобы избежать мобилизации на работу для двух взрослых дочек.
Также власти объявили военный переучет для граждан до 55 лет, отправляли им повестки о призыве в армию и мобилизации на Урал. В Ошмянском районе населению разослали более 300 таких повесток. Однако лишь один человек согласился ехать, остальные не явились в комиссию или вовсе скрылись.
«Важнай прычынай, вымушаючай палякаў перасяляцца [з Беларусі], з’яўлялася рэпрэсіўная палітыка савецкай улады ў дачыненні да іх, а таксама адмоўныя адносіны асобных прадстаўнікоў мясцовых уладаў да палякаў. Напрыклад, сялянін вескі Лебедзева Лебедзеўскага сельсавета (возможно, речь о современном агрогородке в Молодечненском районе. — Прим. ред.) Вярховіч тлумачыў сваё жаданне пераехаць ў Польшчу тым, што дваіх яго сыноў беспадстаўна асудзілі на 10 год зняволення, цяпер яны выйшлі з турмы, і таму ён не жадае болей жыць у Беларусі», — писал Великий.
А житель Кореличского района Сенкевич заявил уполномоченным: «Толькі б мне трапіць у Польшчу. Там праз польскую прэсу я буду ўсім распавядаць, што савецкая ўлада займаецца рабаўніцтвамі і творыць беззаконне над палякамі». Предполагаем, что после этого его вряд ли выпустили за границу.
Полтора месяца на вокзале
Было бы удивительно, если бы вопросом переселения не занялись спецслужбы. Прошла всего неделя со старта кампании, как Лаврентий Берия, один из ближайших соратников Сталина и глава силовиков, приказал не допустить в списки на эвакуацию тех, кто не имеет на это права, разыскивается НКВД или чей выезд «нежелателен». Одновременно предлагалось «узяцце на аператыўны ўлік тых, хто перасяліўся з Польшчы ў БССР, а таксама стварэння з іх ліку неабходнай колькасці агентуры з мэтай паўсядзённага назірання за імі».
Ради объективности, противники коммунистов действительно попытались использовать открывшиеся возможности. Спецслужбы докладывали, что представители Армии Крайовой, которые подчинялись польскому эмиграционному правительству в Лондоне и в конце войны местами вели антисоветскую борьбу, активно использовали для переезда фиктивные документы. Например, на одном из КПП с Польшей было задержано 28 таких пассажиров. С транспорта, который 8 ноября 1945 года отправился из Лиды, представители спецслужб сняли 15 человек с поддельными документами и без документов. Арестовывали тех, на кого находился компрометирующий материал или хотя бы подозрения.
Те, кто был не уверен, что проедет легально, пытались прорываться с оружием в руках. Было три таких отряда. Два советские силовики полностью разгромили, еще один остановили за польской границей. При этом 13 человек были убиты, семь задержаны.
Полученные разрешения на выезд не давали никаких гарантий. Например, известен случай, когда в два-три часа ночи сотрудники НКВД появились в одном из эшелонов, стоящем в Барановичах, и стали самовольно проводить проверку документов. Один человек был демонстративно арестован. Чиновник, сопровождавший эшелон, потребовал у чекистов предъявить документы.
«Аднак замест дакументаў маёр Ліпаўка, які ўзначальваў гэтую групу, заявіў яму наступнае: „Калі вы не пакінеце нас, то мы выкінем вас з вагона. Мы самі гаспадары і маем права правяраць кожны эшалон, і на гэта нам не патрэбны ніякія дакументы“. Неабходна аддаць належнае прынцыповасці і, без перабольшання, смеласці памочніка Галоўнага прадстаўніка … БССР Елісеява, які актыўна ўмяшаўся ў гэты інцыдэнт і настаяў, каб супрацоўнікі НКДБ прыпынілі незаконныя дзеянні і пакінулі эшалон. Толькі пасля гэтага эшалон змог адправіцца ў дарогу», — писал Великий.
Спецслужбы использовали и провокации. Так, в Глубокском районе группа людей пряталась в лесах, желая выехать в Польшу. Чекисты взяли бланки заявлений с печатями и отправили своего представителя в лес. Он должен был убедить людей, что после выхода их не арестуют, а дадут возможность выехать из страны или отправят в польскую армию. Те поверили и были задержаны. Аналогичный случай произошел и в Радошковичах.
Отъезду мешали не только действия силовиков, но и то, что после войны железнодорожный транспорт в БССР находился в плохом состоянии. Например, в апреле 1945 года более 300 семей, ожидающих выезда, находились на новогрудской железнодорожной станции более 30 дней. Аналогичная ситуация наблюдалась в Глубоком и других городах, где люди ждали на станциях погрузки от двух недель до полутора месяцев. Были и смертельные случаи. Отдельные семьи выезжали самостоятельно, на телегах — правда, взять с собой они в этом случае могли немного.
Мешали и подполье, и власти
Первоначально польское подполье (в первую очередь представители Армии Крайовой) негативно восприняло соглашение об обмене и всячески мешало его реализации. Когда в ночь с 4 на 5 декабря 1944 года в Бресте вывесили соответствующие объявления, то большинство из них были сорваны. Вместо них наклеили листовки з призывом бойкотировать переселение, поскольку «усё роўна гэтая тэрыторыя адыдзе да Польшчы» (АК занимала такую позицию, потому что именно на это тогда рассчитывало польское правительство в Лондоне, хотя все ведущие державы были против).
В одной из листовок отмечалось: «Грамадзяне. Выезд за Буг ёсць выдумка ворага. <…>. Народ польскі ніколі не згодзен на гэтае. Прэч ворагаў з польскай зямлі ўсходняй». В Гродно объявление вывешивались семь дней подряд, и каждый раз их срывали. Тем, кто регистрировался, угрожали смертью.
«У раёнах абсалютна ніхто не рэгістраваўся, ім было сказана, што тут будзе Польшча, мяжа будзе праходзіць па Дняпру», — сообщали советским чиновникам в Гродно.
Такая ситуация наблюдалась вплоть до февраля 1945 года, когда была определена советско-польская граница и стало понятно, что ее пересматривать не будут. После этого тактика АК резко изменилась. Теперь «польскае насельніцтва пад пагрозай зброі вымушалі рэгістравацца і пераязджаць у Польшчу любым шляхам. Такія факты асабліва назіраліся ў Воранаўскім раёне, дзе зарэгістравалася на выезд амаль 100% усяго насельніцтва раёна», — сообщали властям. Несмотря на то что Армию Крайову распустили в январе 1945-го, многие отряды продолжили действовать подпольно и транслировать свою политику. А у советских органов не всегда были силы им противостоять.
Да и позиция властей также менялась. Через некоторое время они поняли, что в ряде районов под видом поляков на выезд в Польшу было зарегистрировано большое количество беларусов-католиков. Проверки стали усиливаться.
Как пишет Великий, осенью 1944 — зимой 1945 года власти относились к переезду нейтрально, а вот весной 1945-го был введен жесткий административный контроль, при котором в том числе перепроверялись регистрационные списки. Документы, выданные во время нацистской оккупации, теперь часто отказывались принимать. В других случаях местные власти забирали немецкие документы, но взамен выдавали советские паспорта, в которых поляки превращались в беларусов.
«Галоўнай мэтай кантролю з’яўлялася недапушчэнне выезду ў Польшчу працаздольнага і гаспадарлівага насельніцтва, якое разглядалася як танная рабочая сіла ў аднаўленні разбуранага вайной гаспадарчага комплекса Беларусі», — объясняет ученый.
В ряде случаев жители протестовали. Например, в июне 1945 года в комиссию, работавшую в Шарковском районе, явилось около 100 человек (в основном женщины). Гражданка Васютенок кричала: «Жанчыны, усе падымайце рукі, мы ўсе палякі і павінны выехаць у Польшчу». В Браславском районе в сельсовете к приезду комиссии собралось около 80 женщин. Когда их попросили выйти и не мешать, они закричали: «Мы палякі і жадаем паехаць у Польшчу», после чего запели польский гимн. В Видзовском районе (позднее он вошел в состав Браславского) власти сообщали, что «на 15 красавіка 1945 года 50% усяго насельніцтва раёна запісалася на выезд».
Сделать вид, что ничего не происходит, власти не могли. Началась перерегистрация. По ее результатам в Щучинском районе 2500 семей резко передумали переезжать — осталось лишь 500. В Барановичском районе хотели переезжать 270 семей — и не «передумали» лишь 23. В архивах нет подробностей, как стало возможным такое «чудо». Но это были сталинские времена — скорее всего, людям просто угрожали репрессиями.
Впрочем, были и те, кто отказался добровольно. Во-первых, весной — летом 1945 года снизилась активность польского подполья. Во-вторых, люди уже поняли, что в Польше устанавливается коммунистический режим, который не сильно отличался от советского. Например, один из жителей Кобрина говорил: «Навошта ехаць у Польшчу, там партрэтаў савецкіх правадыроў больш, чым тут, так што няма ніякай розніцы».
Последняя попытка
Последней датой, когда можно было записаться на выезд, стало 15 января 1946 года. Люди поняли, что больше шансов не будет, и бросились регистрироваться.
Тогда проходили выборы в Верховный Совет. На одном участке тогдашнего Василишковского района был зарегистрирован 431 житель — заявления на выезд подали 400. В самой деревне Василишки из 686 человек на переселение записались 636. Деревня Пески хотела выехать полностью. Как сообщали чиновники, «апошнія дні рэгістрацыі выліліся у цэлы працэс. У камісіі не вытрымлівалі ні вокны, ні дзверы. Узброеная група міліцыі не змагла забяспечыць парадку. Натоўп ламаўся дзень і ноч».
Чтобы сбить количество желающих, власти стали требовать от крестьян предоставить справки о выполнении поставок сельскохозяйственной продукции и выплате всех налогов. Если их не было, им отказывали, хотя остальные документы были в порядке. Доходило до того, что некоторых людей арестовывали.
15 июня 1946 года срок переселения официально завершился. Далее заявления оставшихся — например, польских военных или людей, чьи родители уже переехали в Польшу — рассматривали индивидуально в Барановичах и Гродно до 31 декабря 1946 года. За это время в Польшу смогли уехать еще 7,6 тысячи человек. В 1947-м поляки пытались продолжить политику переезда, однако в СССР им отказали.
Какова была общая цифра выехавших из Беларуси? В протоколе, подписанном уполномоченным польского правительства по делам эвакуации и главным представителем правительства БССР по эвакуации, утверждается, что устные и письменные заявления на выезд подали 499,6 тысячи человек. В то же время есть официальная информация Главного представительства БССР, и цифра там почему-то больше — 542,9 тысячи. Из них 238,7 тысячи смогли уехать, а 265 тысяч «отказались». Еще 39 тысячам было отказано, поскольку их сочли беларусами-католиками, а не поляками. На деле беларусов среди желающих было, очевидно, больше, и многим из них удалось уехать под видом поляков.
Как беларусов выгоняли в Беларусь
Одновременно проходил и обратный процесс: переселение жителей Белосточчины из Польши в БССР. В этом, как отмечал Великий, были заинтересованы все силы: и лондонское эмиграционное правительство, и реальная, прокоммунистическая польская власть, и руководство СССР. Первые две стороны хотели избавить Польшу от лишних национальных меньшинств и потенциальных сложностей с ними. В СССР же нуждались в рабочей силе, ведь большое количество населения погибло во время войны.
19 сентября 1944 года, через десять дней после подписания беларусско-польского соглашения о переселении, состоялось заседание Центрального комитета Коммунистической партии (большевиков) Беларуси. Там прозвучала следующая цифра: в БССР планировалось принять 70 тысяч семей. «Нават калі дапусціць, што адна гаспадарка налічвала тры чалавекі, а гэта малаверагодна, бо сем'і былі значна большыя, то ў БССР павінна было пераехаць звыш 200 тысяч чалавек», — писал Великий.
При этом на Белосточчине проживали по меньшей мере около 130 тысяч беларусов. Это значит, что власти, во-первых, не имели четкого представления о числе соотечественников, а во-вторых — хотели тотально вывезти с Подляшья всех беларусов, русских и украинцев. Советские спецслужбы уверяли, что большинство представителей этих народов хотят переселиться в СССР.
Это было неправдой — в реальности польские беларусы принципиально не хотели регистрироваться. Уполномоченные писали, что во время таких процедур доходило до курьезов: «Некаторыя адмаўляліся называць сваё прозвішча, некаторыя бязбожна хлусілі, некаторыя аб’яўлялі сябе палякамі, а некаторыя проста збягалі з дому па некалькі разоў, калі да іх накіроўваліся прадстаўнікі па рэгістрацыі».
Несмотря на все трудности, на Белосточчине удалось переписать более 136 тысяч человек, подпадающих под переселение, из них 127 тысяч были беларусами, остальные — украинцами и русскими. Учитывая, что многие отказывались регистрироваться, в реальности представителей этих народов в регионе было еще больше.
Разумеется, власти всячески агитировали переезжать. Но жители Белостотчины уже жили в БССР в 1939—1941 годах, поэтому не очень доверяли пропаганде. Для них более важными были свидетельства тех, кто уже переехал и устроился на новом месте. Однако рассказы этих людей — о нищете, о слабом уровне обеспечения продуктами и так далее — серьезно отличались от обещаний, звучавших со стороны властей. И это было лучшим аргументом против.
Чтобы сагитировать беларусов на переселение из Польши, власти шли на необычные шаги. Например, жители деревни Студенка на Белосточчине — 25 семей — отказались переселяться в БССР по той причине, что их уважаемый односельчанин, крестьянин по фамилии Гилик, никуда переезжать не собирается. После долгих и упорных разговоров его убедили. Сельчанин даже потребовал, чтобы ему перевезли дом, и в качестве исключения это было сделано. Тогда за ним выехали и все остальные.
Параллельно с уговорами беларусы Подляшья тоже столкнулись с агрессией польского подполья. Для него они были врагами, ведь именно на беларусов перед немецким нападением опиралась советская власть, а во время нацистской оккупации — советская партизанщина. Чтобы заставить их покинуть Польшу, подполье использовало все средства. В беларусских деревнях разбрасывались листовки с угрозами и приказом в течение 14 дней уезжать из страны. Были и нападения, и убийства. На этом фоне «подтянулись» и обычные бандиты, которые грабили сельчан. Всего за это короткое послевоенное время были убиты 500 наших соотечественников.
«Сяляне-беларусы настолькі запалоханыя, што многія з іх, асабліва мужчыны, сыходзяць на ноч з дому, хаваюцца ад банд, у шэрагу месц збіраюцца групамі і арганізуюць узброеную самаахову», — отмечалось в архивных документах.
Первыми в БССР выехали партийные и комсомольские активисты, а также те из крестьян, кто относился к беднякам и середнякам. А вот врачи, учителя, инженеры и зажиточные крестьяне эвакуироваться не хотели. Польша могла обеспечить им более высокий уровень жизни. Также они дорожили своей землей и имуществом, правом частной собственности и знали, что в СССР даже такое понятие отсутствует. Людей сдерживало неприятие советской власти и, наконец, родственные и дружеские связи.
На нежелание уезжать повлияло и то, что ситуация на Белосточчине со временем стабилизировалась, и было уже не от чего бежать. «З прыходам у лютым 1946 года польскіх пагранічных частак трывала ўстанавілася ўлада ў гмінах і рэзка змяніліся настроі сялянства да эвакуацыі. Калі ў павеце не было польскіх воінскіх частак, беларускае сялянства вёскамі прасілася на выезд, каб пазбавіцца ад гвалтаў і рабункаў з боку бандытаў, а калі ўсталявалася ўлада ў гмінах і паветах, ад эвакуацыі сталі адмаўляцца», — отмечали власти.
В итоге в БССР с Подляшья переехали всего 27,8 тысячи беларусов, а с учетом русских и украинцев — 36 тысяч. Напомним, что власти надеялись на переезд около 200 тысяч человек.
Эти цифры — особенно на контрасте с количеством тех, кто уехал за западную границу — лучше всего показали неэффективность пропаганды и недоверие беларусов к советскому образу жизни. При первой же возможности наши предки красноречиво «проголосовали ногами».
Читайте также
